Thursday, June 26, 2014

2 А.С.Сутурин Дело краевого масштаба


ганизация троцкистов и правых готовила переворот в стране с целью свержения Советской власти и восстановления капиталистической системы. На Дальнем Востоке предполагалось с помощью Японии образовать буржуазное правительство, в него должны были войти троцкисты и правые».
На встречах с «лидерами» центра Я. Б. Гамарник не раз якобы говорил, что обстоятельства стерли грани не только между троцкистами, правыми, зиновьевцами, но и между меньшевиками, эсерами и просто кулаками и белогвардейцами, так как они все стремятся к одной поставленной цели — свержению Советской власти и реставрации капитализма в СССР.
Это «откровение» имеется в протоколе допроса М. Черника от 13 февраля 1938 года, когда Гамарника уже не было в живых. «Центру» якобы удалось полностью захватить влияние и руководство партийным и советским аппаратом, важнейшими отраслями народного хозяйства ДВК.
А это уже не из показаний «разоружившихся» участников мифической организации. 13 сентября 1937 года И. ВареДкис, находившийся еше на свободе, на III пленуме крайкома ВКП (б) говорил: «Вы не забывайте, т. Пыжиков, и все, кто присутствует здесь из Зейской области, что на Амурской дороге мы вскрыли разветвленную троцкистско-бухаринскую японо-шпионскую организацию. В течение стольких месяцев расстреливаем этих людей, никак перестрелять не можем. Все эта идет по линии НКВД. Не слышно, чтобы чем-нибудь особенным в этом отношении отли-
31

чились свои работники или показали пример, по крайней мере Зейский обком. Очень тихо, очень плохо у вас. Для нас является условием — это выкорчевать всех врагов...
Я не останавливаюсь на других областях не потому, что у них все в порядке. Я уже изложил нашу точку зрения и не останавливаюсь на этих областях с характеристикой не потому, что там хорошо, а должен отметить, что и в остальных областях то же самое, мы еще не добрались по-настоящему до низовой сети японо-троцкистских бухаринских организаций.
Из того, что мы имеем в ДВК теперь, совершенно очевидно, что здесь была единая, разветвленная, чрезвычайно мощная, захватившая основные командные посты, в том числе и политическое руководство в крае, японская шпионская троцкистско-ры-ковская организация. Поэтому было бы наивно думать, что в низах у нас в райкомах, в первичных организациях, в хозяйственных и советских органах нет врагов. Там масса врагов, там разоблаченные агенты сидели в обкомах, держали в руках ответственные органы, включая крестьян и рабочих, создали разветвленную сеть. Для того, чтобы вскрыть этих людей, и как можно скорее, не надо ждать заявлений и поступления материалов, не. представлять из себя почтовые ящики, а по-большевистски возглавить все это дело и до конца разоблачить врагов. Мы не можем затягивать это дело, затягивать не годится. Нельзя собирать пленумы и сообщать об исключенных... Нам нужно кончать с этим делом и кончать как можно быстрее».
Недостатки в работе ведущих отраслей экономики, развитии культуры, обеспечении населения всем необходимым, безусловно, были, и немалые. Край напоминал огромную строительную площадку. Возводились новые города, заводы, фабрики. Многие упущения шли из-за неповоротливости, а порой элементарного невнимания центральных ведомств, просчетов в планировании, слабости материально-технического обеспечения, порой и халатности. Несомненно, сказывались удаленность друг от друга населенных пунктов и бездорожье. Но тогда все провалы в выполнении планов, в сдаче объектов объяснялись исключительно вредительством, шпионажем, происками врагов народа. Объективные сложности в расчет не брались. Так, срывы планов по добыче рыбы объяснялись вражескими действиями председателя правления Акционерного Камчатского Общества И. А. Адамовича, первого секретаря Сахалинского обкома ВКП(б) П. М. Ульянского, управляющего «Дальгосрыбтрестом» Я. Н. Берковича, управляющего «Крабтре-стом» И. А. Чаплыгина. Филиал центра, «возглавляемый» Г. Г. Гер-беком, «всячески тормозил» развитие лесной промышленности. Заведующий крайздравом М. Д. Шрайбер «организовал» уничтоже-32

ние посевов, готовился к «заражению» населения чумой и холерой. Работники крайзу И. А. Василевич, С. М. Чеманов, Я. И. Хав-кин, управляющий «Зерживтрестом» Й. Е. Капралов и другие «вносили» разлад в работу сельского хозяйства.
Самые невероятные планы были придуманы для филиала, якобы действующего в ОКДВА. Его мнимые члены Хаханьян, Сангурский, Лапин, Дзыза, Деревцов, Шпаковский «выполняли» директивы Гамарника, направляли свои действия на подрыв боевой мощи ОКДВА.
«В своем плане уничтожения командного состава, — пишет в книге «Сталин и его время» известный советский историк А. В. Антонов-Овсеенко,—Сталин отвел маршалу В. К. Блюхеру две роли: сначала — судьи, потом — жертвы. Но прежде чем он появился в зале Специального судебного присутствия Военной коллегии Верховного суда СССР 11 июня 1937 года, ему пришлось не на сцене, а в жизни доказать свою готовность к исполнению сталинских предначертаний. Действуя в тесном контакте с Дальневосточным управлением НКВД, он заменяет арестованных «врагов» новыми командирами и, по мере уничтожения вновь назначенных, ставит на их место других. Судя по сохранившимся текстам телефонных переговоров, маршал верил докладам функционеров НКВД. Картина, представленная командующему армией, выглядела устрашающей. Оказывается, в среде высшего комсостава ОКДВА существовал широко задуманный план, увязанный с генеральным штабом японской армии. Из показаний арестованных предателей следует, что в заговор вовлечены представители всех видов и родов оружия...»
Одним из первых среди руководителей высокого ранга был схвачен командующий Приморской группой войск Иван Федорович Федько. Сменивший его 4 июля 1937 года командарм второго ранга Михаил Карлович Левандовский погиб через год. Арестовали также участника легендарного штурма Волочаевки, дважды орденоносца Я. 3. Покуса, только что, 12 июня 1937 года, назначенного заместителем командующего ОКДВА. В то же лето забрали начальника штаба А. Ф. Балакирева, командующего военно-воздушными силами ОКДВА И. Д. Флеровского, помощника командующего по материальному обеспечению С. И. Беккера, 2 июля 1937 года взяли трех командиров дивизий: В. Ю. Рохи, Л. М. Гавро и Л. С. Фирсова.
Тогдашний заместитель начальника политуправления И. Д. Вай-нерос заявил на XII Дальневосточной краевой партконференции: «Вредители так вели свою работу, что, начиная одновременно десятки объектов на разных участках, они к концу года оставляли их незаконченными, и красноармейцы и командиры не могли по-
3 Дело краевого масштаба
33

лучить жилища, и наши части в зимний период оставались в палатках... Вредители создавали беспорядок с обеспечением строительными материалами и правильным использованием рабочей силы...»
Сигнал подан, и на четвертый день работы конференции арестовывают заместителя Блюхера по материальному обеспечению Г. А. Дзызу. Член партии с апреля 1917 года, он выступал на
34

конференции с отчетным докладом ревизионной комиссии. Под нож попали начальник строительного управления Кащеев, командующий бронетанковыми войсками С. И. Деревцов, руководитель хозяйственного подразделения М. С. Коробочкин, редактор газеты «Тревога» В. М. Мирин.
В отсутствие Блюхера временно исполняющим обязанности командующего остался Вайнерос, назначенный вскоре начальником политуправления. На партсобрании штаба ОКДВА он сказал: «Разговоры «кому верить, кому нет?»—это не наши разговоры. Нам нужно верить всем, кто не на словах, а на деле борется за генеральную линию партии. Кто по-большевистски борется за выкорчевывание врагов народа — японо-германских шпионов и диверсантов... У нас большой успех, но предстоит огромная работа, чтобы до конца выкорчевать всех врагов народа». Не прошло и двух недель, как пламенного корчевателя Вайнероса тоже выкорчевали в соответствии с «генеральной линией».
Не желая быть жертвой ретивых исполнителей сталинских преступных указаний и стать причиной новых арестов, застрелился комиссар 34-й стрелковой дивизии В. Ц. Ланде. Не выдержав ложных обвинений в причастности к военно-фашистскому заговору в ОКДВА и шпионаже в пользу японской разведки, 21 сентября 1937 года в Хабаровской внутренней тюрьме НКВД покончил жизнь самоубийством легендарный командарм гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени и ордена Ленина Альберт Янович Лапин.

Одного за другим терял своих соратников маршал Блюхер, но оставался покорным преступной воле хозяина. Еще в сентябре 1937 года первый секретарь крайкома партии И. М. Варейкис, член партии с 1913 года, направил генсеку шифровку, в которой предлагал ограничиться в борьбе политическими мерами. Однако вождь предпочитал всем иным мерам — топор. Вскоре Сталин убрал Варейкиса с Дальнего Востока (потом казнил), а на его место прислал бывшего начальника отдела кадров НКВД Георгия Стацевича (его впоследствии тоже казнил). Блюхер, будучи в Москве, писал новому секретарю крайкома партии: «Что касается товарища Сталина и ЦК партии, то своим решением от 3 октября о снятии Варейкиса они дали политический ответ на неправильную линию Варейкиса, изложенную в его телеграмме».
36

Очередь самого Блюхера подойдет осенью 1938 года. Вдова маршала Глафира Лукинична вспоминает, как в июле в Хабаровск прибыли начальник Главного политуправления РККА Мехлис и тогдашний начальник пограничных войск НКВД Фриновский: «С Василием Константиновичем они долго беседовали в его домашнем кабинете. Зайдя в спальню за папиросами, напряженный внутренне муж попросил принести сюда коньяку. Я стала просить ни в коем случае не пить. За стеной же они... «Ты знаешь,— сказал Василий Константинович,— сейчас мне крайне необходимо. Приехали акулы, которые хотят меня сожрать. Они меня или я их, я не знаю. Второе мало вероятно».
37

Когда по случаю победы 6 августа у озера Хасан и в связи с восьмой годовщиной ОКДВА в Хабаровске проходила демонстрация трудящихся, имя маршала Блюхера не вспомнили ни разу. Ни одного его портрета в городе и на площади...
18 августа В. К. Блюхер вылетел в Москву. Здесь на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) его раскритиковали за неоправданные потери у озера Хасан, вывели из Военного Совета при наркоме обороны, сняли с поста командующего Дальневосточным фронтом. Генсек на сей раз надеЛ маску беспристрастного арбитра, он вроде бы не потерял благорасположения к маршалу, он даже советовался с ним по поводу военного строительства на Дальнем Востоке.
Пришли за Блюхером 22 октября 1938 года. Он в это время, по предложению Ворошилова, отдыхал на его сочинской даче «Бочаров ручей» ...Истязали маршала четверо следователей — по очереди и все вместе. Фамилия одного позднее стала известна — Иванов. Палачи вырвали у Блюхера глаз, положили на ладонь: «Будешь запираться, вырвем второй». (Этот эпизод отражен в документах прокуратуры.) О последнем часе полководца сохранились лишь устные предания. По одному из них он, вызванный в кабинет Берии, набросился на палача и был застрелен на месте.
Неисчислимый вред был нанесен Тихоокеанскому флоту. Истребляя командный состав флота, Сталин применял свой излюбленный и многократно повторенный прием: вызов в столицу, новое назначение и арест. И — уничтожение второй волны командующих и комиссаров, заступивших на внезапно освободившиеся посты. Флагман флота 1 ранга Михаил Владимирович Викторов участвовал в Октябрьском вооруженном восстании, сражался на фронтах гражданской войны, командовал военно-воздушными силами флота.
В мае 1937 года М. В. Викторова вызвали в Москву и объявили о назначении начальником Военно-Морских Сил РККА. В декабре — арест. Одновременно с Викторовым казнили члена Военного Совета, комиссара 2 ранга Г. С. Окунева, командующего ВВС флота комдива Л. И. Никифорова, начальника береговой обороны комдива А. Б. Елисеева.
Заместитель начальника политуправления Тихоокеанского флота дивизионный комиссар М. В. Лавров, участник гражданской войны, в мае 1936 года был награжден орденом Ленина, а в октябре 1937 года арестован вместе с другими «врагами народа». В тридцать восьмом накатилась еще одна волна арестов и казней. Все заступившие на посты ранее репрессированных тоже оказались «врагами» и «японскими шпионами»: новый командующий флотом флагман флота 1 ранга Г. П. Киреев, начальник штаба
38

О. С. Солонников, член Военного Совета Н, В. Волков. Последний оказался единственным, кто уцелел и вернулся на свободу после 18 лет лагерей.
Подсчитывая общие потери, понесенные в годы террора армейской парторганизацией, Ю. Петров в книге «Партийное строительство в Советской Армии и Флоте» приводит такие данные: к концу 1937 года численность членов партии в РККА уменьшилась по сравнению с 1932 годом вдвое — до 150 тысяч. Если учесть, что среди политработников беспартийных быть не могло, а в командном составе членов партии насчитывалось не менее 90 процентов, то общий урон (без учета особистов, которых было в армии 25 тысяч) после сталинских репрессий составляет не менее 80 тысяч.
Так трагически завершился разгром командования ОКДВА, Тихоокеанского флота и пограничной охраны Дальнего Востока. Причислив видных военачальников и грамотных талантливых молодых командиров и комиссаров, рядовых бойцов к якобы существовавшему в ОКДВА и на флоте военно-фашистскому заговору, И. Сталин уничтожил цвет и надежду Вооруженных Сил страны.
И еще одна группа людей, причисленных к «центру». Много лет я не мог найти ответ на вопрос, почему из моей родцой забайкальской деревни весной 1937 года первыми арестовали партизан. И от других не раз слышал: в их селах первыми брали участников гражданской войны и Октябрьской революции.
Знакомясь с «признаниями» участников мнимой организации,
39

нашел ответ. Бывшие партизаны — во всех отношениях очень опасные для власти люди: пользуются авторитетом среди масс, смело высказывают свое мнение и как боевики очень развиты. Вот и отправились, начиная с тридцатых годов, красные партизаны во главе колонн заключенных в сталинские концлагеря.
Каков же итог этой крупнейшей политической провокации? Печальный и трагический. Репрессии, последовавшие после ареста Г. М. Крутова в городах и селах, рабочих поселках и небольших деревеньках, дальних и ближних гарнизонах, на кораблях и пограничных заставах, охватили многие тысячи людей.
Канули в неизвестность почти все директора крупнейших предприятий региона: И. М. Жданов, Я. Б. Везбин, К. Н. Ко-робкин, Метелица, А. В. Шишков, И. В. Карапотницкий; уполномоченные центральных ведомств, все первые секретари обкомов, горкомов, в том числе шесть бывших первых секретарей Даль-крайкома ВКП(б): Н. А. Кубяк, И. Н. Перепечко, Л. И. Лаврентьев, И. М. Варейкис, Г. М. Стацевич, С. М. Соболев; седьмой — Я. Б. Гамарник — застрелился.
Десятки сел обезлюдели, просто-напросто исчезли с карты края: Союзное, Помпеевка, Большемихайловское, Маломихайловское, Катон, Степаново, Ново-Георгиевка, Большая Ферма, Нижняя Ферма, Флугово...
В моей почте сотни писем с подробностями тех страшных дней. Приведу лишь два примера. Валерия Александровна Герасимова из села Дежнева Еврейской области, у которой отца,
40

тракториста Александра Воронова, в возрасте 27 лет увели навечно 8 ноября 1937 года, рассказывает о третьей за два года страшной волне «умыкания» ни в чем не повинных крестьян. «Тот год я хорошо помню, — пишет Валерия Александровна.— Урожай выдался отменный. Но убирать его было некому. Замели подчистую еще уцелевших стариков и даже подростков. Пшеница сыпалась на корню, а то зерно, что успели привезти на ток, загоралось в буртах.
Арестованных из окрестных деревень свозили в наше Деж-нево и размещали в сарае. После обеда к селу причалил мрачный пароход. И потянулась эта униженная и оскорбленная масса крестьян, насильно оторванных от земли и родных очагов, под усиленной охраной к пароходу. Рядом с дюжими крепкими военными шли злые овчарки, готовые в любую секунду броситься на людей.
От самой комендатуры арестованных сопровождали матери, жены, дети. Над селом неслись душераздирающие, нечеловеческие крики. Обезумевшая от горя /толпа дежневцев и приехавших крестьян из Биджана, Нового, Башмака, Воскресенского, Преображе-новки двинулась вдоль берега по воде за пароходом. Картина была потрясающая. Казалось, сама река стонала и рыдала. Бедные женщины нутром чуяли: теперь крышка, помрут с голоду. Ведь увозили кормильцев. Тогда семьи были большие: восемь — десять человек в каждой.
Арестами и отправкой руководил начальник районной милиции Николаев. К нему подошла жена Степана Кутенких, арестованного, несмотря на древний возраст, спросила: «За что берете наших мужей?» Он благим голосом закричал на почерневшую от страданий крестьянку: «Убирайся, стерва, а то убью!» — и схватился за пистолет...»
Ретивые сыщики и мародеры добирались до самых глухих, казалось бы, богом забытых мест края: На небольшом прииске Иерохон в Верхнебуреинском районе мужчины вручную, с тачкой, киркой и лопатой добывали золото. Связи с городом никакой — ни телефонной, ни по радио. Летом люди до прииска добирались пешком по тропе, в студеную пору — по пробитому вдоль нее зимнику. «Каждый человек в поселке,—пишет Евдокия Деомидовна Щеголева, — был на виду и никуда не отлучался, разве что на покос или на рыбалку в выходные дни. Но и сюда 12 августа явились вооруженные военные и арестовали сорок мужчин. Остались больные да те, кто был в тайге. Во время обыска забирали все мало-мальски пригодные вещи, особенно охотились за бонами. Погнали наших родненьких как бессловесную скотину. Все они канули как в воду. Среди них были мой отец Деомид Александ
41

рович Щеголев и старший брат — Деомид. Только в 1958 году получили справки, что постановление «тройки» УНКВД по ДВК от 15 октября 1937 года отменено, и они реабилитированы. Где умерли и когда, где захоронены, об этом ни слова».
В следующих очерках я поименно назову многих без вины пострадавших наших земляков и расскажу, как трудно ж иди их самые близкие люди с позорным клеймом «дети врагов народа». А пока вернусь к началу очерка—к Крутову и его телеграмме Сталину.
Мне приходилось слышать мнение: вот, мол, Крутое сам «признался» и других за собой «потянул». Я согласен с Львом Разгоном, прошедшим ад сталинских лагерей, в том, что подло винить не палачей, а жертвы. Почему, к примеру, в своей чудовищной измене «признались» маршал М. Н. Тухачевский, командарм 2 ранга А. И. Корк? Главной причиной, утверждает ученый Лев Финк, сам испытавший изуверские пытки, в неспособности противостоять палачам было чувство психической опустошенности, пугающего ощущения своего одиночества в этом мире, который внезапно оказался страшным. Растерявшиеся люди не могли понять: среди своих — и враги. Нередко жестоко истязали палачи, которых арестованные хорошо знали, даже когда-то водили дружбу.
Надо иметь в виду, что и методы допроса в тюрьмах Ягоды, Ежова и Берии, в том числе и в дальневосточных, не уступали гестаповским. Автор располагает документальными данными, когда хабаровские следователи на допросах насмерть забивали заключенных.
Юрисконсульт Николай Евгеньевич Дулебов просидел в тюрьме на улице Знаменщикова 13 месяцев. На допросы возили его в «дом смерти» на Волочаевской. Там его били и приказывали признаваться в несуществующих преступлениях против Советской власти, шпионаже, вредительстве и диверсиях. Давали бумагу, ручку, ставили столик с хорошей едой и предлагали: «Сознаешься во всем, в чем обвиняешься, то все съешь». Он вначале сопротивлялся. Ему не в чем было признаваться. Он никаких преступлений ни против народа, ни против Сталина не совершал. На третий или четвертый день его начали бить. Ставили в угол, а противоположный конец занимал следователь с массивным мраморным пресс-папье в руках. Он разбегался и изо всех сил бил Дулебова в сердце, и тот падал замертво на бетонный пол. Через некоторое время, если не начинал говорить, металлическими браслетами скрепляли руки за спиной и подвешивали к потолку...
Николай Евгеньевич, страдавший болезнью сердца, почувствовал, что так можно и умереть, и решил «разоружиться» — дать требуемые следователями показания: ведь все равно забьют. Он на
42

писал на себя разные нелепости. Оперчекист прочитал и бросил: «Плохо!» Тогда он придумал, что, живя в Благовещенске, имел собственные пароходы (а до революции были в городе такие, кто владел судами) и якобы расстреливал рабочих. Сам же по близорукости носил очки и не служил в армии, никогда в руках не держал даже ружья. Следователь, познакомившись с его «писаниной», одобрил, и Дулебов съел все, что ему поставили.
Только в зале военного трибунала на улице Серышева узнал, что у него, оказывается, есть однодельцы — две женщины и мужчина. Председательствующий на суде спросил Николая Евгеньевича: «Что же это вы сами на себя наврали? На наш запрос из Благовещенска ответили, что никаких пароходов вы не имели и в жизни даже мухи не обидели». Дулебов ответил, что его очень били, и он писал, чтобы прекратить страдания.
После юрисконсульт понйл, что своим освобождением он обязан не столько трибуналу, сколько изменившейся обстановке в стране. В тюремной камере им передали записку об аресте Ежова. Временно пытки в тюрьме затихли.
«Вернувшись домой,—вспоминает хабаровчанка Татьяна Николаевна, дочь Дулебова,— отец рассказывал, что казнили арестованных, большей частью безвинных, в подвале на Волочаев-ской. Заводили тракторный мотор, чтобы не было слышно, и стреляли залпами. Находясь в камерах, они слышали, как заключенных выводили на расстрел. В рот засовывали кляп. У одного обреченного как-то кляп выпал, и он закричал: «За что казните? Я люблю Родину и Сталина!»
Меня долгие годы мучила совесть: правильно ли поступил папа, признавшись в несовершенных преступлениях. Но прочитав в московской «Неделе» умную статью узника сталинских лагерей Л. Финка «Нельзя винить жертвы», успокоилась. Упрекать и обвинять тех, кто давал «показания», сочинял «романы» или подписывал заранее подготовленные протоколы, не по-людски.
Если бы мой отец не сочинил роман о пароходах и мнимых расстрелах, его бы забили насмерть. А так он еще пожил и понянчил своих внучат».
...Сталин Крутову на телеграмму не ответил. Обращались к нему и многие другие наши земляки. В партийном архиве хранится письмо рабочего-коммуниста из Амурской области Николая Ивановича Иванова, просившего рассмотреть «лично написанную жалобу и дать ваше справедливое обвинение или оправдание...» Н. И. Иванова обвиняли в нарушениях в строительстве здания для сельского Совета. Письмо из приемной генсека переслали в крайком партии: «На ваше усмотрение». 26 февраля 1938 года Н. И.  Иванова арестовали. Дальнейшая его судьба неизвестна.
43

Вернусь к судьбе уже упомянутого мною Иосифа Селивер-стовича Рыбаченко, управляющего трестом «Амурзолото».
И, С. Рыбаченко из партии исключен по справке Г. Люшкова 27 октября 1937 года. На бюро Свободненского горкома его обвинили в развале работы треста. Цифры, приводимые Рыбаченко, говорили об обратном: подразделения «Амурзолота» из года в год увеличивают добычу драгоценного металла. Но это никого не интересовало...
Иосиф Селиверстович написал письмо Сталину и попросил у него защиты от произвола НКВД. Ответа так и не дождался. В личном деле коммуниста И. С, Рыбаченко сохранилось его письмо в Иннокентьевский райком ВКП(б). Оно передает драматизм того времени.
«Дорогие мои товарищи по партии! — писал Иосиф Селиверстович.— Обращаюсь к вам с огромнейшей просьбой и надеюсь, что все, что можно сделать, сделаете, не отнесетесь формально. За этим письмом — живой человек.
Если бы я имел возможность, приехал бы сам и нашел бы все необходимые материалы, реабилитирующие меня. Но, к сожалению, этой возможности я не имею. Сегодня, когда пишу эти строки, я еще на свободе, а что будет завтра, не знаю. Очень надеюсь на вашу помощь и крепко верю, что партия всегда обстоятельно разбиралась в делах, выявляла истинную цену человека, помня указание Сталина, что самое ценное у нас в СССР — это человек, и прежде чем решать судьбу живого человека, нужно во всем разобраться.
...Ваши материалы помогут доказать мою правоту. Мне, боровшемуся за дело партии много лет и не жалевшему ни сил, ни здоровья для блага любимой Родины, очень трудно переносить надуманные, вздорные обвинения...»
Земляки Иосифа Селиверстовича сразу же отправили по назначению письмо, в котором говорилось, «...что он (Рыбаченко.— А. С.) цри власти Колчака оказывал всевозможную помощь Иннокентьевной подпольной организации в добывании оружия для партизанских отрядов, а также принимал самое горячее участие в свержении Колчака и разгроме каппелевских отрядов. Тов. Рыбаченко храбро воевал с оружием в руках против белогвардейских и заморских банд, что и подтверждает Иннокентьевский рай-парт с приложением печати...» Но и эта аттестация не спасла отчаянного партизана и талантливого хозяйственника. Он был расстрелян в Благовещенске 6 икзня 1938 года.
Привожу дословно обращение в Кремль бывшего красноармейца у командир Радунского, старшего ццсцектора отдела

стрелковой охраны Уссурийской, а затем Дальневосточной железной дороги Василия Дмитриевича Образцова.
«Нашему любимому дорогому родному отцу и вождю тов. Сталину И. В. От Образцова Василия Дмитриевича, проживающего в г. Хабаровске по улице Дзержинского, дом 128.
Дорогой любимый наш родной тов. Сталин. Я вынужден обратиться к Вам как к нашему родному любящему вождю с просьбой. Меня при проверке партдокументов исключили из рядов партии ВКП (б) за то, что мои братья находятся в Польше, где работали на железной дороге еще в царской России. Я не видел их в глаза уже 25 лет и никакой связи не имею. Так неужели я должен отвечать за братьев. Я сын батрака, сам с малых лет начал работать рабочим на железнодорожном транспорте. В 1917 году добровольно вступил в Красную гвардию, а затем в рабочий партизанский отряд. В партизанских отрядах находился на фронтах до 1922 года. Вместе с Вами и под Вашим руководством в 1919 году забирал город Новый Ос кол — свою родину. За все девятнадцать лет советской власти я, работая на благо родины, никогда и ни от кого не имел ни одного замечания и получал только благодарности за ударную работу.
Белые банды, за то, что добровольно вступил в Красную гвардию и находился в Красной Армии, в 1919 году в Новоосколь-ском районе убили мать и ослепили отца. И за все это я как пролетарий, рабочий оказался исключенным из партии как классово чуждый элемент, как прохвост, болтун, жулик и т. д. Да неужели я недостоин носить почетное звание члена партии, а оставаться таким опозоренным. Да лучше бы меня убили на фронте, где я был в боях день и ночь, три года защищая власть Советов.
Когда меня исключили из партии, я подал апелляцию, копию которой при сем прилагаю. Мне ответили, что исключение остается в силе. Копию такового письма прилагаю. А потому я решил теперь обратиться в Вам, тов. Сталин, с просьбой разобрать мое дело, и прощу Вас восстановить меня в рядах члена ВКП (б), и снять с меня позорное клеймо, и не нести всю жизнь ответ за братьев, тогда как я на деле всегда показываю преданность нашей партии.
Надеюсь, наш родной отец и великий вождь тов. Сталин, что Вы разберете мою просьбу и дадите мне ответ.
Проситель Образцов В.
1 декабря 1936 года. Город Хабаровск».
Судьба В. Д, Образцова, боевого соратника Сталина по гражданской войне, отмеченного многими наградами, в том числе от председателя Реввоенсовета республики Л. Троцкого, оказалась^
45

трагической. Осужденный военным трибуналом ДВЖД как враг народа на 10 лет ИТЛ с последующим поражением в правах на пять лет, он сгинул бесследно в сталинских лагерях.
А вот бывшего начальника Крутогоровского рыбокомбината на Камчатке П. Ф. Савина, прославившегося своими разоблачениями «врагов народа» в областном комитете партии и в АКО — Акционерном Камчатском Обществе, «вождь народов» услышал. Вот как об этом в «Тихоокеанской звезде» 8 мая 1938 года писал уполномоченный комиссии партконтроля по ДВК Москатов: «...Тов. Савин, не пробив стену недоверия к себе в области и крае, обратился с письмом к тов. Сталину, и только тогда его заявление получило немедленное разрешение. Тов. Сталин предложил расследовать заявление тов. Савина. Специальное расследование, проведенное на месте по телеграмме тов. Сталина, подтвердило правильность заявления Савина, после чего было принято решение ДВК и дана правильная политическая оценка положению на комбинате, бездушному отношению обкома, райкома и АКО к сигналам т. Савина».
Та «правильная оценка», принятая по сигналам Савина, унесла многие ни в чем не повинные жизни: были сняты с работы и расстреляны секретари Камчатского обкома ВКП (б) В. А. Орлов, Д. И. Никонов, председатель правления АКО А. И. Адамович и другие. П. Савин уже 27 августа 1937 года стал вторым секретарем Камчатского обкома ВКП (б)...
Приморская областная газета «Красное знамя» подняла на щит другого ярого «разоблачителя» И. К. Гвесилиани, исключенного из рядов ВКП (б) в январе 1936 года как склочника и рвача. А 26 июля областная газета поместила статью с характерным для того времени заголовком: «Пример большевистской бдительности и настойчивости». В ней восхвалялись «заслуги» И, Гвесилиани в разоблачении врагов народа: «...Гвесилиани продолжал добиваться своего. Он обращается в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП (б), в Верховную прокуратуру и, наконец, пишет письмо Сталину. Комиссия партийного контроля восстановила его в партии, ныне все сигналы, которые были еще в 1934 году даны Гвесилиани, подтверждены. Враги народа, окопавшиеся в системе «Дальтрансугля» и на его предприятиях, разгромлены». Кощунственно воспринимаются сейчас заключительные строки статьи: «В Советском Союзе, в стране, где руководители партии и правительства прислушивались к голосу каждого человека, побеждает тот, кто борется за торжество ленинско-сталинских идей».
Как надо бороться — это хорошо усвоили не только люди, подобные П. Савину и И. Гвесилиани, но и старые большевики, активные участники революции вроде И. Варейкиса.
46

В сентябре 1937 года И. Варейкис пишет пространное письмо-доклад Сталину об итогах выкорчевывания троцкистского центра в крае. Привожу этот документ полностью — может быть, психологи и историки по нему сумеют определить, что двигало этим человеком — искренняя убежденность в необходимости такой борьбы или правильно понятый шанс на спасение?
«Товарищу Сталину,—писал И. Варейкис.— В этом письме я считаю необходимым информировать о положении дел в Дальневосточном крае и о тех мерах, какие приняты нами для вскрытия троцкистских и иных двурушников, искоренения их до конца, для ликвидации последствий вредительства.
Что на Дальнем Востоке с партийным и советским руководством, и особенно политическим, неудовлетворительно шло войсковое строительство, что позиция Ърайкома в бытность здесь секретарем Лаврентьева была в корне неправильна,— об этом достаточно известно было ЦК.
Однако знакомство с положением дел на месте показало, что враги, сидевшие в крае, намеренно тормозили укрепление Дальневосточного края, вредители срывали войсковое строительство, тормозили развитие сельского хозяйства, промышленности, намеренно разваливали городское хозяйство (например, небезызвестный Василий Шмидт, сидевший председателем Хабаровского горсовета).
Вскоре после февральского Пленума ЦК ВКП(б) был вскрыт краевой троцкист ско-правый японский шпионско-вредительский центр. Как теперь установлено, в этот центр входили: Лаврентьев, Крутое, Дерибас, Лемберг — член бюро крайкома, бывший начальник ДВЖД, Аронштам (начальник политуправления ОКДВА). Гербек — шпион, агент двух контрразведок — немецкой и японской. На Дальнем Востоке он работал в течение нескольких лет уполномоченным Наркомлеса. Затем входили — Лапин, Шмидт Василий. После приезда в край нового начальника НКВД Люшкова было вскрыто и установлено, что также активную роль в правотроц-кистском Дальневосточном центре занимал бывший начальник НКВД Дерибас. Участником заговора являлся также его первый заместитель — скрытый троцкист Западный. Второй заместитель Бармин-ский (он же начальник особого сектора ОКДВА) оказался японским шпионом. Арестованы как японские шпионы и участники заговора: Визель — начальник НКВД во Владивостоке, Давыдов — начальник НКВД Амурской области (г. Благовещенск). Входили в состав правотроцкистской организации Пряхин — начальник НКВД Уссурийской области, Богданов — начальник политического управления пограничных войск, и значительная группа других чекистов.
Дерибас, Западный, перечисленные начальники областных управлений НКВД  и группа других  чекистов-заговорщиков  оста
47

вались глубоко законспирированными до последнего времени. Они всячески тормозили разоблачение заговорщиков в крае, прятали материалы, запутывали, искажали протоколы следствия и допросов. Показаниями Крутова, Дерибаса и других, ранее арестованных, разоблачены как участники заговора: Слинкин — секретарь Хабаровского обкома ВКП (б), старый дальневосточный партизан, находившийся в тесной связи с Гамарником, Аронштамом и другими; секретарь Уссурийского обкома ВКП (б) Овчинников, связанный с военными заговорщиками по Приморской группе войск и с Лаврентьевым; Васильев — секретарь Нижне-Амурского обкома ВКП(б), а до того работавший секретарем Куйбышевского райкома партии Амурской области; запутался политически и в своих личных связях с врагами народа и секретарь Амурского обкома ВКП (б) Иванов.
Вообще, почти вся группа старых работников из дальневосточных партизан политически разложена и была втянута в военно-фашистский заговор. По их заданиям они организовывали свою «тройку» — нечто вроде повстанческого центра дальневосточных партизан. Имели в своем распоряжении оружие, припасенное еще с 1918 года.
Все эти люди сняты с работы и арестованы.
Решительно выдвигаем новых людей, причем из молодых работников. Должен откровенно сознаться, что выдвигать новых людей нам очень трудно, и не потому, что нет таких людей, они, разумеется, имеются, но все мы, теперешние работники Дальневосточного края, в том числе и я, работающие недавно, еще сравнительно плохо знаем людей (И. Варейкис проработал в Хабаровске всего 7 месяцев и 20 дней. Для выдвижения людей, кается Сталину, он плохо их знает, а чтобы уничтожить, отправить в лапы палачу Г. Люшкову и его банде, не требовалось знания людей, достаточно было поставить свою подпись.—А. С). Осторожность наша оправдывается отчасти также тем, что в составе секретарей райкомов, председателей райисполкомов и других городских и районных работников немало есть еще прямых ставленников Лаврентьева, Крутова. Оттого затянулась у нас работа по укомплектованию работниками партийного и советского аппарата.
Неблагополучно обстояло дело и в комсомоле, в том числе в крайкоме. Секретарь крайкома комсомола Листовский сидел здесь пять лет, человек разложившийся, троцкист, японский шпион. В 1936 году его отозвал ЦК ВЛКСМ, прислали Чернявского с Северного Кавказа. Обнаружилось, что он проходил в группе правых, в компании с Пивоваровым на Северном Кавказе. Его сняли. Распустили бюро крайкома ВЛКСМ. Совершенно очевидно, что мы на местах последние годы несколько как бы отошли в сторону
48

от руководства комсомолом. Политическое и бытовое, моральное разложение в среде руководящего состава работников крайкома комсомола здесь, в Дальневосточном крае, намеренно поощрял Лаврентьев, таская их по банкетам,' которые здесь чудовищно процветали. Разумеется, устройство каких бы то ни было банкетов мы запретили, как только обнаружили, что они здесь устраиваются.
Вам известно о шпионской троцкистско-правой вредительской организации,  вскрытой  на железных  дорогах Дальневосточного
4 Дело краевого масштаба 49

края. Железные дороги ДВК оказались страшно засоренными. На всех сколько-нибудь значительных железнодорожных узлах, станциях и депо были расставлены японские шпионы, агенты, резиденты. За это время основательно почистили железные дороги, свыше 500 шпионов расстреляно. После этого железные дороги стали работать значительно лучше. Но работа в этом направлении не закончена и очистку железных дорог от врагов продолжаем...
После разоблачения работавшего на Камчатке АКО Адамовича мы провели основательную чистку рыбных организаций, сместили целый ряд партийных и советских работников, послали новых проверенных людей. Дела пошли лучше. Годовой план лова рыбы выполнен.
На Сахалине дела обстоят не лучше. В некоторых районах, примыкающих к Японской концессии, трудно было установить, кто хозяином является — мы или японцы. На Сахалине были вскрыты японо-троцкистские гнезда шпионов и резидентов, расставленные врагами в нефтяной, угольной и рыбной промышленности, в советских и партийных организациях. Очистка Сахалина от шпионов отнюдь не закончена. В этом отношении мы всячески нажимаем, учитывая то особое положение, в каком находится Сахалин. Взяли твердый курс к концессионерам — японцам, добиваясь строгого контроля над выполнением концессионного договора.
С большим трудом поднимается наша угольная промышленность. Вредительство особенно широко захватило Сучанские и Арте-мовские угольные копи. На Сучане, в Артеме, Кивде, Райчире {это названия наших угольных районов) до 1937 года много работало тылоополченцев и дальлаговцев. В связи с новой Конституцией в начале 1937 года все тылоополченцы были распущены. Свыше 6 тысяч человек ушло с С у чана и Артема, преимущественно квалифицированных молодых рабочих. Естественно, что это создало провал в работе. Тылоополченцы жили в бараках и палатках, а для вольнонаемных рабочих необходимо строить жилище. В первую половину текущего года мы построили жилье более чем на две тысячи рабочих-горняков. Однако этого недостаточно...
Положение в ОКДВА, Тихоокеанском флоте, в войсках пограничной охраны вам известно из сообщений Наркомата обороны и НКВД. После вскрытия военного заговора главное внимание было сосредоточено на чистке командного состава и замене скомпрометированных, замешанных, неустойчивых командиров и политработников людьми новыми, преимущественно в порядке выдви-же ния молодых командиров. В командном составе произведены все основные перемещения по ОКДВА. Выдвинуто много новых командиров. Прошедшие полевые тактические учения показали, что
50

настроение бойцов и командиров хорошее, боевое. Но серьезно отстает военная подготовка и не все командиры знают полевой устав. Медленно происходит обновление состава политических работников, выдвижение и назначение комиссаров.
Значительно слабее развивается работа в Тихоокеанском флоте. До последнего времени здесь имело даже некоторое распространение такое мнение, что вообще военно-фашистский заговор вскрыт в армии, а во флоте обстоит все благополучно. Военный совет Тихоокеанского флота при нашей помощи решительно ударил по таким настроениям и развернул политическую работу по выкорчевыванию шпионов, троцкистов и бухаринцев. Но в этом отношении предстоит еще много поработать военному совету Тихоокеанского флота.
В пограничных войсках вскрыли серьезные гнезда японо-троцкистских фашистских заговорщиков. Оказалось, что заговорщики в ОКДВА непосредственно связаны с пограничными войсками. Оказалось, что во многих случаях граница была фактически открыта и некоторые пограничники промышляют контрабандой.
Резко отстает войсковое строительство. Вашу директиву, товарищ Сталин, не смогли выполнить. Вредительство в крае было направлено главным образом на срыв войскового строительства. Пришлось сменить почти все кадры военных строителей, которые вообще были слабо подготовлены, и к тому же их не хватает.
...В связи с событиями в Китае еще больше внимания на-
4*
51

правлено на помощь армии и флоту. Развертываются работы по проведению мобилизационного плана и подготовке всего края к обороне. Недели через две в основном закончим эту работу и об этом пришлем в ЦК отчет.
С коммунистическим приветом секретарь Дальневосточного крайкома ВКП (б) И. Варейкис. 8 сентября 37 г. г. Хабаровск».
Заверения в преданности и в стремлении и дальше проводить преступные указания Сталина по массовому уничтожению наших земляков не спасли автора письма от расправы. Сталин снял И. Варейкиса с должности первого секретаря ДВК ВКП (б) 3 октября 1937 года. И 21 октября, к моменту «официального» освобождения на пленуме крайкома партии, И. Варейкис, вероятнее всего, уже находился в тюремных застенках. Ему, очевидно, устраивали очные ставки с недавними соратниками, которых он собственноручно бросил под маховик страшной сталинской машины уничтожения. Что он мог им сказать?

ВЫСТРЕЛ В КАБИНЕТЕ
Лев Владимирович Лемберг сидел в своем кабинете и занимался обычной работой: просматривал почту, подписывал приказы, принимал специалистов. Вошел секретарь и встревоженным голосом произнес:
— Лев Владимирович, к вам военные...
— Скажи, через минуту приму.
...Выстрел в коридоре услышали. Разбили дверь. Но было уже поздно: начальник Дальневосточной железной дороги Лев Лемберг был мертв. В течение рокового 1937 года в газетах и на партийных собраниях, когда называлась фамилия Лемберга, то непременно с добавлением слов: матерый японский и немецкий шпион.
Честное имя замечательного человека, активнейшего участника Октябрьской революции и гражданской войны, восстановления разрушенного железнодорожного транспорта страны, человека, награжденного орденами Ленина и Красной Звезды, Почетным оружием, должно занять достойное место почти в вековой истории Дальневосточной магистрали.
Родился Лев Владимирович в бедной еврейской семье в местечке Ржигуль на Украине. Окончил всего два класса городского училища в Звенигородске. Многие годы столярничал в городе Черкассы. Здесь примкнул к революционному движению. Руководил стачками в Бкатеринославе. Был арестован й выслан в Сибирь. Сидел в иркутской тюрьме. В разгар первой мировой войны призвали в царскую армию. Революция застала его в Донбассе, где он участвовал в создании Красной гвардии. На фронтах гражданской войны — комиссар штаба, полка, дивизии. В трудные 1920—1921 годы Лев Владимирович работает заместителем уполномоченного Совета Труда и Обороны по топливу. А затем по рекомендации Ф. Дзержинского возглавил центральное мобилизационное управление НКПС и одновременно выполнял обязанности начальника военных сообщений РККА. Семь лет Лемберг ртдал работе в центральном аппарате НКПС и РгЩД. Многое успел
53

сделать за эти годы талантливый руководитель. Перед направлением на Дальний Восток коммунисту Лембергу был дан отзыв в ЦК ВКП (б) (он хранится в его личном деле в архиве Хабаровского крайкома КПСС): «Тов. Лемберг является вполне выдержанным партийцем, обладает большим общеполитическим развитием и стажем и в своей производственной работе проводил и проводит ленинские партийные установки. Будучи в 1929 году членом бюро базовой ячейки при НКПС, тов. Лемберг настойчиво боролся за быстрейшее проведение реконструкции транспорта (борьба за внедрение автотормозов, автоблокировки, гидроаккумуляторов Рожковского, путеукладчиков и т. д.).
Не имея специальной подготовки, тов. Лемберг в порядке постоянной углубленной работы над собой сумел не только овладеть всей сложной организацией и техникой оборонной работы, но и в корне реконструировал ее на советской основе, создав ряд совершенно новых отраслей в оборонной работе, и под руководством партии сплотил моборганы транспорта. Обладая большими волевыми качествами и большевистским чутьем, на деле борясь за подлинную дисциплину на транспорте, по вопросам которой постоянно выступал на собраниях и в печати, тов. Лемберг в своем лице сочетает твердое руководство и крупные организаторские способности.
Ответственный секретарь ячейки ВКП (б) НКПС СССР Д. Огнев.
26 мая 1933 г.»
3 июня 1933 года ЦК ВКП (б) принял решение назначить Л. В. Лемберга начальником Главного управления железных дорог Дальнего Востока. Четыре года длился дальневосточный период работы Льва Владимировича. Это было время бурного становления всех отраслей народного хозяйства региона. Огромные нагрузки выпали на железнодорожный транспорт. Одновременно шла реконструкция и модернизация сложнейшего хозяйства магистрали. Именно в эти годы были построены вторые пути от Иркутска до Владивостока, участки дорог Волочаевка—Комсомольск-на-Амуре, Владивосток—Находка, десятки новых депо, станций и разъездов и сотни километров подъездных путей. Железнодорожники сами участвовали в строительстве объектов и полностью их технически оснащали. Хотя управление находилось в Хабаровске, его начальника трудно было застать здесь: добрая половина его рабочего времени проходила на колесах. Ветерану Облученского депо Максиму Федоровичу Левину не раз доводилось встречаться с Лембергом. Он вспоминал: «Начальник дороги часто бывал у нас. Помню, собрались мы в новом Дворце культуры, кстати, построенном при активном содействии Лемберга. Работу депо тогда 54

лихорадило. Думали, что он, человек строгий и требовательный, поддаст жару. А он, улыбаясь, свою беседу неожиданно начал с вопроса: «Как вы живете, дорогие товарищи?» А жили мы неважно — в холодных бараках и тесноте. Может быть, поэтому и случались срывы у машинистов. Он предложил начать строительство индивидуальных домов и обещал поддержку. Те избы, срубленные на казенную ссуду, и поныне служат людям».
Высок был авторитет Л. В. Лемберга среди хозяйственных руководителей и коммунистов региона. Он постоянно избирался членом бюро Далькрайкома ВКП(б), выступал с интересными статьями в дорожной и краевой газетах. И, конечно, не случайно организаторы мнимого дальневосточного правотроцкистского шпи-онско-вредительского центра «сделали» его руководителем сфабрикованного филиала центра на железнодорожном транспорте. Позже, когда начнутся допросы прокурора края М. Я. Чернина, председателя крайисполкома Г. М. Крутова и других «руководителей центра», будут выбиваться признания, каким образом Л. В. Лемберг готовился совершить железнодорожную катастрофу, чтобы «погубить» приезжавшего на Дальний Восток наркома НКПС Л. М. Кагановича.
С трибуны собрания партийного актива Хабаровска 31 марта 1937 года недвусмысленно было сказано: начальник дороги — не наш человек, он всячески прикрывает шпионов и вредителей.
«Между тем,—вещал работник политотдела ДВЖД Фролов,— немало врагов народа работает в аппарате управления дороги и в самом политотделе. Начальник политотдела Бобрышев привез с Рязанско-Уральской железной дороги с собой целую группу своих людей, в том числе и одного троцкиста. Неоднократно говорилось о том, что троцкист Востриков подобрал в аппарат кучку подобных себе людей, но до сих пор политотдел не может разобрать это дело. И Востриков до сих пор ходит с партбилетом в кармане. О том, что руководители как вельможи относились к своим партийным обязанностям, говорит тот факт, что начальник дороги Лемберг членские партийные взносы уплачивает через своего секретаря».
Лев Владимирович, прошедший большую жизненную школу, видимо, предчувствовал, что после таких обвинений ему несдобровать. Не надеясь на объективность вершителей судеб честных людей, попытался смягчить удар, «признался» в потере бдительности и недостатках в борьбе с вредителями, заявил о верности генеральной линии партии. В частности, он говорил: «...Как начальник ДВЖД я несу полную ответственность за то, что допустил к работе управления дороги вредителей. Не прислушиваясь к голосу парторганизации, я терпел этих людей до последнего времени.
55

...Я никогда и никакого отношения ни к троцкистам, ни к правым не имел. Последствия вредительства не ясны, но выкорчевываются они медленно. На днях будет актив железнодорожников, и критика масс позволит нам быстрее добраться до гнезд вредительства». 16 апреля во главе ДВЖД встал Ф. С. Друскис.
О том, что произошло между 30 марта и 1 апреля и заставило Лемберга взять в руки пистолет, нам, видимо, не суждено узнать. Обвинять в чем-то, а тем более осуждать этого человека не берусь. По-моему, он просто понимал безвыходность своего положения (аресты шли по всему краю, начались расстрелы).
Естественно, внезапная смерть Л. В. Лемберга вызвала неоднозначные разговоры среди многочисленного коллектива дороги. Знавшие близко тепло говорили о нем, и не все верили в распространенную официальную версию о том, что Лемберг — враг народа.
Заместитель начальника административного отдела Гартунг: «Никак нельзя Льва Владимировича обвинить во вредительстве и в связях с троцкистами...»
Работник отдела контроля Степанов: «Надо было видеть, как Лемберг реагировал на всякие провалы и неполадки, как психовал по поводу того или иного нарушения, как он нервно болел за работу дороги. Если его обвинить в том, что он окружал себя вредителями, то их он получил в наследство от прежних руководителей...»
Начальник грузовой службы Родин: «Ясно только одно, что Лемберга затравила партийная организация, которая мало помогала ему в работе. Речь Захарова (заместителя начальника политотдела) на собрании партактива окончательно подломила Лемберга, и он, находясь в большом нервном напряжении, застрелился...»
Секретарь заместителя начальника дороги Козлов: «Я голову дам снести, если только Лемберг вредитель. Никто не видел, как Лемберг в кабинете нервничал по поводу крушений. Такого начальника дороги больше не найти. Ни для кого не секрет, что у Лемберга был разлад с политотделом и его окончательно затравили. Лемберг умел держать всех в руках, и его боялись, но и уважали. Недаром Каганович, отправляя своих уполномоченных на ДВЖД, говорил им, что они едут к лучшему начальнику дороги. А сейчас все его ругают, критикуют и называют троцкистом...»
Плановик Сугробов: «Когда был жив Лемберг, то все его почитали и перед ним плясали. А когда умер, то похоронили хуже, чем хороший хозяин хоронит собаку...»
Кадровик Чембрович: «Действительно, погано похоронили Лемберга. Словно собаку свезли на свалку, а ведь он был крупным работником, членом бюро крайкома...»
Обстановка в управлении дороги, как и на большинстве пред
56

приятии и во многих организациях края, была угнетающей. В цехах и отделах каждое утро кто-нибудь не выходил на работу. Люди догадывались: взяли. Кто следующий?
Об этом мне рассказывает Анна Ивановна Филиппова, немало пережившая, но не утратившая редкой красоты и обаяния русская женщина.
— Сразу же за Львом Владимировичем застрелился начальник службы Василий Иванович Монастырецкий. Работники исчезали большими группами. В отделе снабжения, где я работала, одно время из двадцати человек осталось двое. Всех сейчас и трудно назвать: бухгалтер Федосья Павловна Гусадова, Николай Архипович Быков, начальник планового отдела Николай Баранов, работники локомотивной службы УР Крупаль, Авербах, Иван Неще-ретный, начальник группы форменного обмундирования Карик. Александра Михайловича Вострикова арестовали в ночь с 4 на 5 апреля, а чуть позже забрали и жену Ольгу Митрофанову. Она сидела в женской тюрьме, которая находилась напротив нынешнего института культуры.
А 6 декабря 1937 года беда нагрянула и в небольшую квартиру в деревянном доме по улице Запарина (чуть ниже «Гиганта»).
Аня в Хабаровск приехала из Киева после окончания железнодорожного техникума и через год вышла за Владимира Филиппова, заведующего сектором финансового управления. Володя
57

жил с дедом Павлом Андриановичем Якубовичем, консультантом Управления ДВЖД, и бабушкой Мариной Ивановной. 14 июля 1937 года у Ани родился сынишка. Назвали в честь отца. И вот его, высокого и красивого, известного и любимого вратаря футбольной команды «Динамо», музыканта, в студеную декабрьскую ночь посадили в  «воронок»  и увезли, как оказалось, навсегда.
58

Всего полтора года прожили молодые вместе, и их разлучили на всю жизнь. Стариков лишили единственной радости, а Павла Андриановича, имевшего огромный опыт работы по строительству и эксплуатации дорог, вдобавок ко всем огорчениям уволили и с работы. За внука.
— Полгода я выстаивала тысячные очереди,— продолжает невеселый рассказ А. И. Филиппова.—Сначала около тюрьмы на Волочаевской, а затем и на Знаменщикова, чтобы передать раз в месяц пятьдесят рублей. Больше не принимали. В мае или июне деньги не приняли, ответили: «Нет его».
Все это время я ходила сама не своя. Знакомые обходили меня стороной или не замечали. Запомнила одного из военных, забиравшего Володю. Отрощенко его фамилия. Как-то однажды встречаю его и спрашиваю: «Куда упрятали моего мужа?» Он зверем посмотрел на меня и пригрозил: «Будешь интересоваться, отправишься следом за муженьком». Кабы знать, пешком бы пошла за родимым хоть на край света. Но ведь нас, горемычных, нелюди держали в неведении. От обиды и отчаяния за себя, любимого Володю зашла в парикмахерскую, обрезала красивые свои косы и постриглась наголо.
На работе, конечно, меня заклеймили за связь с врагом народа. Перевели в другой отдел и хотели исключить из комсомола. Помню, Миша Шер на заседании комитета комсомола с гневом возмущался: «Кого мы исключаем? Эта наша лучшая комсомолка!» Я и в самодеятельности участвовала, и с парашютом прыгала. Моим инструктором был журналист Вадим Павчинский. В кандидатах партии я проходила десять лет, хотя и была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
Многие годы пыталась найти следы мужа. Облазила все окрестности Хабаровска, на кладбищах пересмотрела все могилы, надеясь отыскать холмик своего Володи. Многие арестованные работники управления дороги отбывали срок в Краслаге и проходили через пересыльный пункт на ст. Решеты. Написала письмо туда. Но оно вернулось оттуда даже нераспечатанным.
С разрешения Анны Ивановны приведу его. «Володя, миленький!— говорится в письме.—В НКВД мне сказали, что ты осужден. Деньги в очереди перестали принимать, и я решила разыскать тебя. Почему я именно пишу по этому адресу? Многие осужденные наши железнодорожники пишут оттуда. Не знаю, получишь ли ты это письмо, я пишу очень мало. Живем мы все на старой квартире, а дед и баба — по-стариковски дома сидят и нянчатся с сыночкой. Вовочка наш большой. Скоро год исполнится. Ходит немного сам. Говорит «баба», «дед», «мама» и «папа».
59

Слову «папа» я его научила, показывая твою фотографию, а он пальчиком тычет в твою рожицу и лепечет: «Па-па, па-па...»
Миленький наш папка! Главное, не падай духом и пиши нам. Мы будем тебе помогать. Я не могу дождаться того счастливого дня, когда от тебя получу ответ. Родненький, на этом заканчиваю. Если получишь письмо, не задерживай с ответом. В следующем письме напишу много, много, если только ты ответишь. Целуем тебя все крепко-крепко (это Павел Андрианович, и Марфа Ивановна, и сынка). А я целую тебя особенно, по-своему, по-нашенскому. Твоя Аня. Милый и родимый мой Вовочка, пиши. Я жду. По-прежнему любящая тебя Аня».
— Через много-много лет, — продолжает беседу Анна Ивановна,—к нам постучался человек, чудом вернувшийся оттуда, и сообщил под большим секретом: «Вашего Владимира объявили английским шпионом и застрелили во время допроса. Палачам не по зубам оказался твой муж...»
В. А. Филиппова реабилитировали через 30 лет после гибели.
Не смогли поставить на колени бывшего начальника мобот-дела дороги Петра Леонидовича Чижевского, из большой потомственной семьи дальневосточных железнодорожников. В свидетельстве о смерти, присланном его сыну, хабаровчанину Геннадию Петровичу Чижевскому, так и сообщили: погиб во время неправильного ведения следствия. Дальневосточные сыщики догнали П. Л. Чижевского аж в Вологде, куда он по направлению НКПС выехал на работу.
60

Из сотен хабаровских железнодорожников, арестованных в 1937—1938 годах, вернулись единицы: Иннокентий Адольфович Гар-тунг, Василий Мартынов, бывший начальник Хабаровской дистанции сигнализации и связи Василий Григорьевич Кравченко.
Среди первых пятнадцати железнодорожников Дальневосточной магистрали, сообщение о расстреле которых 15 мая 1937 года поместила «Тихоокеанская звезда», был Борис Николаевич Бу-тынский, диспетчер третьего отделения службы движения на станции Бикин. С помощью читателей «Тихоокеанской звезды» мне удалось разыскать его жену Евгению Владимировну Бутынскую, проживающую в Новой Каховке.
«В Бикин мы переехали из Хабаровска осенью 1936 года,— написала Е. В. Бутынская,— Бориса Николаевича арестовали 28 января 1937 года. Как и всегда — с арестом пришли ночью. Борис Николаевич дежурил, и ОНИ появились вместе с ним. Сначала я не могла уяснить, чем вызван их неожиданный визит, но когда стали тщательно обыскивать, поняла... Порывшись, военные ничего не обнаружили, кроме двух моих красивых похвальных листов, украшенных позолотой. Спросили, что это, я ответила: мои награды за отличную учебу, храню, чтобы показать детям, как мама училась. Они забрали их с собой и увели Бориса Николаевича.
Где бы ни работал мой Борис, работал хорошо, без нареканий. Я никогда не слышала от него грубого слова. Были у него верные друзья. Вероятно, из них никого нет уже в живых.
Я была твердо уверена, что мой Борис ничего плохого не делал... Через несколько дней после ареста поехала в Хабаровск, чтобы узнать о муже. В НКВД меня следователь не принял, и я уехала обратно в Бикин: там оставался мой ребенок, а другой находился со мной. Второго апреля я снова была в Хабаровске и пошла в НКВД. После долгих мучений мне наконец-то выдали пропуск, и я пошла к следователю. Не доходя до его кабинета, мне велели подождать. Тут я увидела, как по коридору ведут моего мужа. Но надо было стоять: меня предупредили об этом. Вскоре вошла к следователю и встретилась с Борисом лицом к лицу. Разговаривать разрешили только о детях и доме, что я и сделала. Минут через десять мне Приказали уходить... Попрощавшись с мужем, с тяжелым, разрывающим сердце чувством вышла из сразу же ставшим ненавистным здания. Через день вернулась в Бикин. В конце апреля мне дали вагон для погрузки вещей, и я перебралась к своим родителям в Хабаровск.
Я опять пошла в НКВД, и мне разрешили пройти в кабинет следователя. Войдя в комнату, я увидела не одного, а трех самодовольных, нагловатых военных с синими петлицами. Они задавали вопросы, а я отвечала на них. Потом, когда они сооб
61

No comments:

Post a Comment